Глухие переулки Арбата

Москва, да и вся Россия присоединились к этому движению, как почти всегда, с некоторым опозданием, но тем более самозабвенно и радикально. В 1910-е гг. не было слова более употребительного, чем «кризис» — в литературе, в изобразительном искусстве, в философии. Не случайно таким спросом пользовались здесь elan vital1 Бергсона, интуитивизм Лосского, экзистенциализм Бердяева и переоценка ценностей, свойственная неоницшеанству. Хаос новых «измов» затронул даже стальную партию, в конечном счете обернувшую кризис себе на пользу, — слишком сильно были связаны ее «сливки» с радикальной утратой уверенности, характерной для тогдашнего «духа времени». Автор «Мифа XX века», уроженец Ревеля2 Альфред Розенберг, изучал в тот период архитектуру в Высшем техническом училище в Москве — это всего лишь заметка на полях, однако немаловажная. «И повсюду появился пестрый наглый стиль — модерн», — отмечал Валерий Брюсов в 1909 г. Нечто от его дерзости, свежести и приятно выделяющейся добротности можно увидеть в лике Москвы повсеместно, как, впрочем, и в городах русской провинции, на которые наложили особый отпечаток годы «грюндерства», — в Нижнем Новгороде (Горьком), Самаре (Куйбышеве) или в третьем тогда центре России — Одессе. Имеются точки концентрации модерна: в глухих переулках Арбата, на Мещанской, Кропоткинской и Метростроевской улицах.